– Она в больничном морге?

– Да, в ожидании вскрытия. Просто идите и скажите охраннику, что я вас послал.

– Я состою в штате больницы, – напомнил Беннинг с кислой улыбкой.

Он нахлобучил шляпу и боком двинулся к двери, неуклюже переступая длинными ногами.

– Одну минуту, доктор.

Я встал и протянул ему термометр, который дала мне миссис Неррис. – Термометр принадлежал Люси Чампион. Интересно, какие вы сможете сделать выводы.

Он достал градусник из футляра и посмотрел его на свету.

– Сорок один и семь. Да, температура впечатляющая.

– У Люси не было вчера лихорадки?

– Я этого не заметил.

– А разве не положено измерять температуру пациентов?

Он помолчал и ответил:

– Да, теперь я вспомнил. Я измерял у нее температуру, она была нормальная. А с температурой сорок один и семь она бы долго не продержалась.

– Она и не продержалась.

Брейк обошел стол и взял термометр у Беннинга.

– Откуда вы его взяли, Арчер?

– У миссис Неррис. Она нашла его в комнате Люси.

– Она могла подержать его над горящей спичкой, так ведь, док?

Беннинг казался озадаченным.

– А зачем? Это не имеет смысла.

– По-моему, имеет. Может быть она пытается доказать, что у Чампион была горячка, и она покончила с собой в состоянии невменяемости.

– Я этого не думаю, – сказал я.

– Подождите-ка минутку.

Брейк постучал ладонью по столу.

– Чампион появилась здесь в первых числах месяца?

– Как раз две недели назад.

– Вот об этом я и думаю. Знаете, какая жара стояла тогда в долине? Сорок три градуса. Лихорадка была не у Чампион, а у этого проклятого города.

– Разве может быть такое, доктор? – спросил я. – Разве могут эти термометры показывать температуру воздуха?

– Конечно. Это сплошь и рядом случается.

– Вот вам и ключ, – сказал Брейк.

– И теперь я могу идти, – добавил Беннинг с тонкой улыбкой.

Когда дверь за ним закрылась, Брейк откинулся на спинку стула и закурил сигарету.

– Думаете, в идее дока насчет фобии Чампион что-то есть?

– Похоже, что он разбирается в психиатрии.

– Еще бы. Он говорил, что одно время собирался в ней специализироваться, только не мог позволить себе лишних пять лет учебы. Когда он говорит мне, что у девчонки с головой было не в порядке, я готов верить ему на слово. Он знает, что говорит.

Брейк выпустил кольцо дыма и проткнул его пальцем в непристойном жесте.

– Сам-то я стою за вещественные улики.

– И у вас что-нибудь есть?

– Достаточно. Будете держать это при себе, к защите не помчитесь?

Я поймал его на слове:

– А вы не забегаете немного вперед?

– Я так знаю свое дело, что могу забежать и далеко.

Он достал из ящика стола черную стальную коробку для хранения вещественных доказательств и открыл крышку. В ней лежал нож с кривым лезвием и черной резной деревянной ручкой. Пятна крови на лезвии стали темно-коричневыми.

– Это я уже видел.

– Но вы не знаете, чей он.

– А вы?

– Вчера я показал этот нож миссис Неррис. Она еще не знала, что Чампион убита, и опознала его. Ее муж прислал этот нож Алексу с Филиппин, примерно семь лет назад. Он висел на стене в его спальне, и она видела этот нож каждое утро, когда приходила убирать постель, вплоть до вчерашнего дня.

– И она это сказала?

– Да, она. Так что, возможно, у Чампион были психические приступы, о которых болтал док. Может быть, между этим делом и делом Синглентона есть связь, о которой мы не знаем. Но у меня достаточно материала для обвинения, и я ничего не собираюсь упускать.

Он закрыл коробку и убрал ее в стол.

Все утро я раздумывал, стоит ли выкладывать Брейку все, что я знал, и решил, что не стоит. В этом деле переплелись оборванные концы разных нитей: Синглентон и его блондинка, Люси и Уна. Разрозненные частицы, которые я собирал, стараясь сложить все в единое целое, нельзя было причислить к разряду прямых улик. Улика же, в понимании Брейка была неким предметом, который можно убрать в коробку, и в надлежащий момент ударить ею, как молотком, по лбам провинциальных присяжных. Нет, подобное дело было не для провинции.

– А у вас есть показания парня по этому поводу? – спросил я. – Он не дурак, и должен был знать, что нож неизбежно приведет к нему. Зачем ему нужно было оставлять там нож?

– А он и не оставлял. Он за ним вернулся. Вы же видели, как он возвращался. Он даже набросился на вас.

– Это не важно. Он думал, что между мной и Люси что-то есть, и потерял голову. Мальчик был вне себя.

– Конечно. Это часть моей версии. Он тип эмоциональный. Я не считаю это преднамеренным убийством. Нет, это преступление под действием страсти, убийство второй степени. Он ворвался и прирезал ее. А может быть, он вытащил ключ из ее сумочки, когда они вместе ехали в машине. Во всяком случае, ключа у нее не было. Он впал в ярость, зарезал ее и убежал. Потом вспомнил про нож и вернулся за ним.

– Ваша версия отвечает лишь фактам. Подозревать же вы должны совсем другое.

Однако я подумал, что раз Брейк обнаружил такой мотив как ревность, то все у него пойдет как по маслу.

– Вы не знаете этих людей так, как я. Я имею с ними дело каждый день.

Он отстегнул запонку с левой манжеты и обнажил тяжелую веснушчатую руку. От запястья к локтю змеился белый шрам.

– Тип, наградивший меня этой штукой, подбирался к моему горлу.

– Значит, получается, что Неррис мясник?

– Очень может быть.

Насмотря на впечатляющий шрам, слова Брейка звучали неубедительно. Жестокий мир, за который и против которого он боролся, не устраивал его также, как и любого другого, и он это знал.

– А я так не думаю. Слишком много людей интересовались Люси. Я бы не остановился на первом подозрении. Все не так просто.

– Вы меня не верно поняли, – возразил Брейк. – Я считаю, что мальчишка действительно виновен. За тридцать лет я насмотрелся на их лица и наслушался их болтовни.

Он мог бы этого не говорить. Все тридцать лет были ясно видны на нем, как кольца на спиленном дереве.

– Да, я по-прежнему стою за убийство второй степени. Вот так. Это мое убеждение. Убийство второй степени.

– Убеждение в виновности – штука сложная и можно сказать психологическая.

– Нет уж, позвольте. У нас голые факты. Мы набрасываемся на него с вопросами – он пытается убежать. Мы ловим его и привозим назад, а он не хочет говорить. Я пытаюсь с ним поговорить – он молчит. Спроси его, плоская ли земля – он не ответит ни да, ни нет.

– Как вы с ним обращались?

– Даже пальцем его не тронул, и вообще никто ему ничего не повредил.

Брейк опустил рукав и застегнул запонку.

– У нас свои психологические методы.

– Где он?

– В морге.

– Но это несколько необычно.

– Для меня – нет. У меня в этом городе в месяц по убийству, а иногда по два. И я их раскрываю, понятно? Большую часть. Обстановка в морге такая, что развязывает языки убийцам быстрее, чем любое другое средство.

– Психология.

– Вот это я и говорю. Ну, так что, играете со мной заодно или будете плакаться в тряпочку? Если вы со мной заодно, поедем туда вместе и посмотрим, готов ли он говорить.